Кажется, это письмо и предложение о мире остались со стороны Джелал-ад-дина без ответа. Против Джелал-ад-дина сложилась коалиция владетелей Малой Азии, Сирии и Северной Месопотамии. Ее глава кенийский султан Ала-ад-дин с союзниками разгромил Джелал-ад-дина 10 августа 1230 г. и, по сведениям Ибн-аль-Асира, «послал к монголам сообщение о слабости Джелал-ад-дина и его бегстве и стал торопить их идти против него, слабого, гарантируя им победу» (см. [там же, с. 182]). В итоге в 1230–1231 гг. монголы вторглись в Азербайджан и быстро захватили страну. Последней попыткой Джелал-ад-дина бороться с монголами было обращение к соседним мусульманским владетелям начать с монголами совместную борьбу. «Их остановят, – писал он, – только совместные усилия всей общины мусульман и полное согласие» [там же, с. 184]. Вскоре, однако, всеми покинутый и преследуемый, Джелал-ад-дин между 17–20 августа был убит.

Мусульманские историки, много писавшие о Джелал-ад-дине, видели в нем борца против монголов, человека храброго, но не сумевшего перешагнуть через смуты междоусобиц и жестокость и тем самым в известной мере облегчившего монголам завоевание стран ислама. Насави писал: «Он был смуглым, небольшого роста, тюрком по речи, но говорил также и по-персидски. Что касается его храбрости, то это был лев среди львов и самый отважный среди всадников-смельчаков. Он был кротким, не сердился и не бранился. Он был серьезен, никогда не смеялся, а только улыбался и был немногословен. Он любил справедливость, однако время смуты, с которой он встретился, восторжествовало над ним, изменив его характер. Он любил облегчать жизнь подданных, но правил в период упадка и потому прибегал к насилию» (см. [там же, с. 187]). Ибн-Васил считал, что именно войско Джелал-ад-дина стало «преградой между нами и монголами». Но Джелал-ад-дин «чинил несправедливости, враждовал с соседями, вел себя предательски и вызывал недовольство. Это привело к его гибели и гибели его войска. А затем последовало нашествие монголов и их победа над странами ислама. Если Аллах пожелает чего-нибудь, то он подготавливает и причины» (см. [там же, с. 189]). Ибн-аль-Асир полагал, что из-за того, что Джелал-ад-дин враждовал с соседями, «они покинули его и не протянули ему руку помощи».

Надо сказать еще о действиях корпуса Субетая и Чжэ-бе, преследовавших хорезмшаха. Не настигнув его, эта армия вторглась в Азербайджан. Взяв и разорив в течение 1221 г. крупнейшие города Азербайджана, включая Нахичевань, монголы перешли границы Грузии и в 1222 г. в долине Котмана нанесли поражение грузинской армии. Покинув Грузию, они штурмом овладели Шемахой, миновали Дербент и в пределах Северного Кавказа поодиночке разбили половцев и аланов (осетин). Преследуя разгромленных половцев, Чжэбе и Субетай причерноморскими степями дошли до Крыма, где взяли и разграбили Судак. Половцы собрали новые силы во главе с ханом Юрием Кончаковичем, но монголы и на этот раз нанесли им поражение и гнали их до Днепра. Тогда половцы обратились за помощью к русским князьям. Часть князей со своими полками откликнулась на призыв, справедливо решив, что «аще мы им не поможем и предадутся половцы татарам, то тягче ны будет». Пришли князь киевский Мстислав Романович, князь козельский и черниговский Мстислав, князь смоленский Владимир Рюрикович, князь курский Олег. Чжэбе и Субетай не хотели сражения с русскими и послали посла с запросом: «Пошто хощете на ны итти, кровь пролия-ти». Посла убили.

31 мая 1223 г. в сражении на реке Калке монголы разгромили объединенные силы половцев и русских князей, устроив после победы пир на телах плененных князей, столь живо изображенный художником Ильей Глазуновым в углу картины «Тысячелетие Руси» [46] . После этого они двинулись вверх по Днепру, но, не дойдя до города Переяславля, повернули на восток и через степи нынешнего Казахстана вернулись в Монголию, куда уже возвращался и Чингис-хан из западного похода.

Поведение русских князей, по словам акад. Б.А. Рыбакова, отражало типичное «неодиначество», как, впрочем, было везде, где воевали монголы. «Битва на Калке происходила далеко от Руси… победители скоро ушли, а русские князья о них забыли, урок не дал результатов. Грустно листать летописи за 1224–1236 годы. Княжеская верхушка, издавна связанная с восточными купцами, как будто ничего не знает о победах над Китаем и о завоевании Чингис-ханом Средней Азии, о кровопролитных сражениях в Закавказье, о том, что грозная и могучая сила уже пододвигается к близким землям. Князья по-прежнему враждуют между собой… Разрабатывать стратегию общерусской обороны некому» [Куликовская битва, с. 8].

На востоке события шли тоже своим чередом. В 1221 г. Мухали обратился к тангутам за разрешением провести свои войска через территорию Си Ся для нападения на чжурчжэ-ней Тангуты пропустили монголов. Более того, тангутский государь выслал пятидесятитысячный корпус в помощь Мухали, так как тангуты все еще находились в состоянии войны с Цзинь. Овладев рядом чжурчжэньских городов, монголы оставили в главном из них на тангуто-чжурчжэньской границе свой гарнизон. Это испугало тангутов, так как монгольские войска оказались в их тылу. Тангутский посол Мину прибыл к Мухали и потребовал объяснений. Во время приема встал вопрос о церемониале. Мухали заявил Мину:

– Ты смотришь снизу вверх на своего государя, твой государь – на моего государя – вот таков церемониал!

В биографии Субетая о битве с русскими при Калке упоминается следующее: «Сразились со старейшиной (дасяо) племен русских Мстиславом и подчинили его» (там же, цз. 121, с. 16].

Он потребовал, чтобы Мину встал перед ним на колени. Однако Мину отказался:

– Я не могу совершить коленопреклонение, не получив на то приказа.

Посол уехал, и тангутские войска покинули монгольский лагерь. Мухали напал на соседний с Си Ся город Яньань. Тан-гуты смирились, подарили Мухали коня, и их посол встал перед ним на колени [Кычанов, с. 308].

Возможно, эти события или то, что Мухали не добился решительных побед над чжурчжэнями, побудило Чингис-хана тронуться в обратный путь. Во всяком случае, не раскаяние в массовых убийствах и согласие прекратить их после небесного знамения. В жизнеописании киданя Елюй Чуцая, сыгравшего важную роль при монгольском дворе, есть такая версия: «В году цзя-шэнь (22 января 1224 г. – 8 февраля 1225 г.) император, достигнув Восточной Индии, остановился у горного прохода Железные ворота. Какой-то однорогий дикий зверь, по виду похожий на оленя, но с лошадиным хвостом и зеленой масти, произносящий слова, как человек, сказал телохранителю: «Пусть твой правитель побыстрее возвращается обратно!» Когда император спросил о нем у Елюй Чуцая, он ответил: «Это благовещий зверь. Имя его цзюедуань. Он умеет говорить на всех языках, любит жизнь и ненавидит убийства. Небо ниспосылает этот знак, чтобы предостеречь Ваше величество. Ваше величество – старший сын Неба, а все люди Поднебесной – сыновья Вашего величества. Внемлите воле Неба и сохраните жизнь народам!» Император в тот же день повернул войска обратно» [Китайский источник, с. 187]. Даже Небо возопило, увидав те моря крови, которые пролили армии Чингис-хана. И кто знает, может быть, люди Елюй Чуцая и он сам решились разыграть с Чингис-ханом подобную шутку.

Первоначально Чингис-хан думал пройти обратно через Индию, Гималаи и Тибет и выйти к южным границам тангут-ского государства. Рашид-ад-дин сообщает, что он уже прошел несколько остановок по намеченному пути, когда «пришло известие, что тангуты вновь восстали» [Рашид-ад-дин, т. I, кн. 2, с. 225]. Тогда он принял другое решение – вернуться тем же путем, что и пришел. В начале марта он прибыл из Пешавара в Кабул, прожил лето в горах, переправился через Амударью и провел зиму 1222/23 г. в районе Самарканда. Покидая Самарканд, Чингис-хан как раз и устроил нечто вроде парада победы, заставив мать хорезмшаха и его жен оплакивать их погибшее государство. Л. Гамбис полагал, что весну 1223 г. Чингис-хан провел в районе Кулан-Банги к северу от гор Александра, где был курилтай, о котором нам ничего не известно [Гамбис, с. 121]. Летом 1223 г. он находился в степях Таласа и Чу, затем орда Чингис-хана двинулась на северо-восток, и все лето 1224 г. он провел в долине Иртыша. Зимовал Чингис-хан зиму 1224/25 г. в долине Эмиля и наконец оттуда прибыл в Монголию. Чингис-хан оставил Среднюю Азию и Иран опустошенными. Шестьсот лет, по подсчетам ученых, потребовалось восстанавливать то, что было разрушено за три-четыре года. «Можно лишь сказать с уверенностью, что экономика обеих этих стран, – писал И.П. Петрушевский, – и позднее, до начала XIX в., никогда не достигала того уровня, на каком она находилась в начале XIII в.» [Петрушевский, с. 125].